Прежде всего, следует отметить, что режиссерская работа Паоло Соррентино отличается высочайшим уровнем эстетизма, проявленного в сериале «Молодой Папа» («The Young Pope») как в сопоставлении различных символических рядов, так и в изящной структуре повествования. Сериал снят в лучших традициях европейского авторского кино, и повествование содержит несколько слоев восприятия, один из которых рассчитан на массового зрителя, а другой – на зрителя, знакомого с историко-культурным контекстом (католицизма, папства и т.д.).
Это ставит данный сериал в один ряд с классикой постмодернистских художественных произведений; в частности, вспоминается Умберто Эко, который также вел повествование («Имя Розы») на нескольких уровнях восприятия, где поверхностный уровень – это обрамленный средневековым антуражем приключенческий детектив, а глубокий уровень – детектив интеллектуальный, где главными героями выступают философско-мистические концепции.
Идеи, концепции веры и парадигмы восприятия обыгрываются и в «Молодом Папе», но, несмотря на свою художественную форму, посыл этого сериала – совершенно противоположен постмодернистскому.
В первой серии сделан любопытный сюжетный ход – новый Папа Римский, Пий XIII, выступает с проповедью на площади, укоряя прихожан в отсутствии любви к жизни и присущим ей радостям и в следовании давно отжившим свое традициям. Он призывает собравшихся идти в ногу со временем – приветствовать (и практиковать) те формы сексуального контакта, к которым лежит душа, пользоваться контрацептивами и т.д. и т.п. В общем, получать удовольствие. Что может быть более постмодернистским по духу?
Однако эта сцена как раз и предназначена для того, чтобы поймать и привлечь внимание постмодернистского зрителя – немало моих знакомых начинали смотреть этот сериал, будучи очарованы смелостью первой сцены. Но дальше идет совершенно другой смысловой посыл.
Осуществляя своеобразный ребрендинг католицизма и реструктуризацию института католической церкви, Пий XIII стремится к обновлению давно проверенными методами. Один из кардиналов говорит Пию XIII, что хотя сам он – молодой Папа, однако высказываемые им взгляды – напротив, очень старые. И это действительно так. Папа читает обличительные, устрашающие проповеди как это и было принято в Средневековье, где священники устрашали прихожан описанием адских мук и суровых испытаний в вере.
Вместо размывающей католическую идентичность модернизации церкви и ее «подстраивания» под нравы прихожан, Пий XIII проповедует своими речами и указами примат церкви и веры над личным выбором. Этот возврат к утерянной нравственной чистоте и нравственной категоричности – путь аскезы, призванный выкристаллизовать новый (или, вернее, хорошо забытый старый) тип духовенства. И это также и способ вновь привлечь вялое внимание паствы, для которой трансцендентная, божественная реальность, как в Средних веках, должна снова стать первичной по отношению к реальности обыденной (со всем ее прогрессом).
Здесь следует указать на отсылку к историческому Пию XIII – реальный прототип главного героя, по имени Люциан Пульвермахер, возглавлял одну из католических сект в США (откуда, по сюжету сериала, и прибывает новый Папа). И Пий XIII и возглавляемая им секта не признавали за Папами, избранными после Второго Ватиканского собора, никаких прав. Они резко критиковали официальную католическую церковь за ее стремление к прогрессизму и модернизации.
Если православие, начиная с византийских времен, органично себя чувствует, соединившись с государством и став функциональной частью правительства, то католицизм изначально позиционировал себя выше любой светской власти. Папа, требующий расширения территории Ватикана и подчинения итальянского премьер-министра его требованиям – это наследник Григория VII, того Папы, к которому на коленях через Каноссу смиренно полз император Священной Римской Империи.
И в своей личной жизни и в своих привычках молодой Папа демонстрирует возврат к суровости аскетизма – диетическая кока-кола и спортивные тренажеры как средство дисциплинировать плоть. Его нарочито-вызывающее курение сигарет – не дань современной трактовке образа церковного функционера. Это еще одна отсылка к средневековым Папам, которые, судя по оставленным современниками описаниям царивших в Риме вообще и в Ватикане – в частности, нравов, с наслаждением предавались своим излюбленным порокам, сохраняя при этом непререкаемый моральный авторитет. Курение как раз подчеркивает здесь неземную, высшую природу Папы, привнося в его образ харизматическую противоречивость.
Подобным противоречием, здесь, очевидно, восстанавливается старый принцип схоластики – «Верую, ибо абсурдно». И именно через этот принцип Папа обретает ту полноту власти, что присутствует в мистической таинственности его фигуры. В своей проповеди он говорит о том, что паства его недостойна, указывая на необходимость не формального участия в обрядах, а тотальной веры, которую может родить только непостижимость и недосягаемость наместника святого Петра на земле.
На деле, демонстрируемый в «Молодом папе» возврат к средневековым нормам морали и нравственности символизирует стремление Западной Европы к кристаллизации европейской идентичности. Это возврат от внешней ритуалистики к внутренней убежденности, вплоть до фанатизма.
И для этого в религию, в саму веру необходимо вернуть то архаично-средневековое отношение к Богу как к непосредственному участнику земных событий, что придавало смысл деяниям пап, святых, королей, рыцарей... Можно сделать предположение о том, что именно такое отношение к Аллаху присуще сегодня многим влиятельным направлениям мусульманства – не случайно Папа сравнивает католическую церковь с исламом. Выбрать проверенную временем веру, возвратившись к ее основам – это, на деле, означает выбрать мощный способ создания масштабной групповой идентичности.
Католицизм, в таком случае, можно рассматривать как один из вариантов ответа Европы на вызовы мультикультурализма, объединившись вокруг католицизма как религии, вдохновлявшей участников Реконкисты и Крестовых походов, и на протяжении стольких веков идеологически окормлявшей экспансию европейской культуры.
